газета «Казахстанская правда»

Фантасмагории в цветном реализме

В Музее искусств «Умай» проходит персональная выставка картин Андрея Нода

Сегодня Андрей Нода – один из самых интересных и востребованных художников Казахстана. На его счету около 30 персональных выставок.

Стоит хоть раз побывать на одной из его выставок, и непременно становишься их завсегдатаем. Потому что каждый раз, окунаясь в его замысловатые метафоры, начинаешь по-новому смотреть на привычные, казалось бы, вещи.

«Нода – экспрессионист», – твердят в один голос искусствоведы. А художник называет свой стиль цветным реализмом. И добавляет: «Стиль может меняться, но главное – не изменять в творчестве своим принципам, своему внутреннему «я».

Картины Нода – это его наб­людения, наваждения и фантасмагории.

Главные герои полотен – условные персонажи, порой похожие на большеголовых ино­планетян. Их лица напоминают клоунскую маску. Такие детали, как глаза, нос, губы, художника совершенно не волнуют. Лица он рисует полупрозрачными или цветными, чаще темными, мазками, а еще создает их из нечетких линий и ярких разноцветных квадратов. Автор не копирует действительность, его задача – выразить свое мироощущение через цвет и форму, которые он делает свободными и пластичными, легко изменяющимися. Цвета преображаются в символы, образы приобретают философское и поэтическое звучание.

– Андрей Нода всегда многолик, загадочен и поэтичен, – говорит искусствовед Баян Барманкулова. – Даже когда ему хочется написать просто пейзаж или натюрморт, цвету и расположению деталей картины непременно случится стать метафорой. Потому и возникают у него то «Странный дом», то «Странная рыба», которая не просто лежит на столе, а разноцветным сиянием озаряет все вокруг.

Художник открыт для экспериментов, он романтик, умеющий слышать музыку и воплощать ее в своих произведениях.
Марина МИХАЙЛОВА

Алматы

Андрей Нода и современное искусство

Родился в 1962 году в городе Алма-Ате. По окончании АГТХИ им. Т.Жургенова в 19888 году уехал по распределению в Караганду, где прожил весело и счастливо десять лет. За это время участвовал в международных зарубежных, всесоюзных, республиканских выставках, а также провел двадцать три персональных. За восемнадцать лет активной творческой жизни им создано более тысячи работ в живописи, графике, фотографии, керамике и в «contemporary art». Публиковал стихи в периодических изданиях и глянцевых журналах. В 1998-1999 годах работал в США по резидентской программе. Принимал участие в симпозиуме по керамике в г. Нескуинн (Орегон, США). Участник семинара «Мастер-класс» в г. Уральске (Казахстан). Лауреат премии «ТАРЛАН» за 2003 год в номинации «Изобразительное искусство».

С 2000 года живет и работает в собственной студии в ущелье реки Талгар.
Работы Андрея находятся в разных художественных галереях по всему миру, включая Музей современного искусства в Москве, Музей современного искусства в Астане (Казахстан), Галерею современного искусства в г. Пескара (Италия), Freed Gallery в Линкольн-Сити (США) и многие другие.
Недавно прошла персональная выставка работ Андрея Нода в Emirates Towers Boulevard в Дубае (ОАЭ).

Пресса

•  

Хорошему художнику ничто не мешает!
Автор: 
Татьяна Соколова
(06.11.2009)

 

Раньше начинающий художник Андрей Нода сталкивался с непониманием. Сейчас Нода — в Казахстане уже Имя. И многие галеристы счастливы с ним работать

Андрей НОДА: — Мне нужно три дня, чтобы
осмотреться — и вперед!
Лилия Пак, арт-директор Музея искусств «Умай», где сейчас проходит выставка Андрея Павловича, восклицает: «Для меня за честь,  что он у меня выставляется! Он — сильнейший колорист! Когда у тебя депрессия, нужно пойти на выставку Ноды. Его работы успокаивают».
«Комсомолке» Андрей Нода рассказал, что сейчас происходит в его жизни и, конечно, о прошедшей выставке:
— Названия у нее нет. Уже несколько выставок подряд я делаю без всяких названий. Живопись — и все. Зачем из пальца название высасывать… Разумеется, все это последние работы. А отбор для выставки был. Все-таки должна быть какая-то сбалансированность в любом зале, в любой выставке: немного пейзажей, немного каких-то фигуративных вещей, немного натюрмортов. А еще и по цветовым пятнам работа происходит.
— В Алматы вас давно не было видно…
— Я здесь выставлялся последний раз года три назад. А вот зарубежные выставки идут с завидным постоянством. Сейчас в Гааге — групповая выставка. До этого были две в Арабских Эмиратах  —  одна персональная, вторая — с французским художником Кристианом Жакелем. Такой пожилой хороший дядька. А еще были  Польша — Краков и Познань, Германия  —  Штутгарт… Вы говорите, потеряли меня из виду, вот я вам отчитываюсь за три года!
Уже больше года идет выставка в Москве, в редакции журнала «Декоративное искусство». Замечательный передовой журнал. Сам я езжу не так много, как мои картинки. Если бы я следовал всеми маршрутами, это бы отразилось на продуктивности.
— Можно сравнивать по уровню наших художников с зарубежными?
— У нас есть что посмотреть и показать! Например, в Брюсселе сложно увидеть по-настоящему хорошую живопись. Какие-то там другие процессы происходят. Она  —  живопись — вроде есть, но начинаешь смотреть — вроде ее нет. Какой-то упадок или это европейский декаданс, не знаю.
— У нас в Казахстане кого бы назвали?
— Казарян, Бекеев, Бапишев  —  мои друзья. Жена Наташа опять начала работать. На мой взгляд, что-то должно получиться интересное.
— А насколько сильно наша страна представлена на мировой арене?
— Несильно. Не узнают. Если по-хорошему разбираться, нас даже в Кокшетау и Костанае не знают! Может быть, даже и некоторые специалисты. Я не могу сказать, что меня узнают в Европе, и что я известный европейский художник.
— Тогда чем объясняется ваше присутствие на заграничных бьеннале, если не востребованностью?
— Там востребованность во всем! Все африканское народное искусство у них, вся Азия! И Казахстан присутствует. Немного меньше, чем Африка. Это вообще — совершенно сумасшедшие вещи!
— Вы какое-то время жили в Америке. Есть разница, где работать?
— Я там недолго был. И там работалось, и здесь, и в Германии, и в Брюсселе, и в Москве.
— Хорошему художнику ничто не мешает?
— Ничто! Мне нужно три дня, чтобы осмотреться — и вперед! Никакой проблемы нет, нормальная рабочая ситуация. Профессионализм: приехал — надо работать.
— А вот такой примитивный технический вопрос: сколько времени уходит на создание одной картины?
— Есть хороший технический ответ на это. Мне 47 лет, и когда спрашивают о времени создания, я (и еще Пикассо так отвечал) говорю — 47 лет и 4 часа. Ответ вмещает многое в себя. Это и опыт десятилетий, и возможности все это претворить. Это может быть 4 часа, 4 недели или 4 месяца — какая разница?! Что лучше — если я за 4 часа напишу достойную вещь или за 4 месяца не смогу ничего написать? Вот вы смотрите на «Явление Христа народу» и там написано  —  10 лет, это как бы в эти годы вмещается очень много.
— Здесь (на выставке) есть несколько работ с названием «Лицо №…». Сколько их?
— Это — ежедневная работа. Если нечего писать, нет идей — пишу лицо, потому что работать должен каждый день. Рука и глаз должны постоянно тренироваться. Между какими-то большими вещами пишу лицо или пейзаж. В лице сосредоточивается мое сиюминутное состояние. Оно складывается именно вот в это: в этот красный, в этот зеленый рядом и немного серого. Вот сегодня я такой. Я успокаиваюсь и иду пить чай. Да, «Лиц» много собирается. Но не придумывать же к ним названия! Это общемировая практика  —  нумерация картин.
— А ученики у вас есть?
— (Удивленно и категорично.) Нет! Я не преподавал никогда. Ну и в бытовом смысле тоже нет. А чему я могу научить? (Смеется.)
— Какое значение выставка имеет в вашем творческом периоде? Это рубеж или это переходный период?
— Это своеобразное подведение итогов. Возможность посмотреть, как эта часть картин в этом зале взаимодействует друг с другом. Хотя бы для этого. Ну и вам картины показать! Что я сижу дома и любуюсь ими один! Это абсолютная органичная необходимость у любого художника — выставляться. Эксгибиционизм такой, потому что мы обнажаемся в какой­то мере. Вот вернисажи для меня  —  пытка, мука. В этот раз я попросил, чтобы не было этих речей типа «слово предоставляется…».
— Выставка подходит к концу. Вы довольны ею?
— В принципе, да… Я доволен любой выставкой. Раньше, в 80-е, когда проходили мои первые выставки, я приезжал каждый день, смотрел, как люди реагируют. Было интересно. Сейчас-то я уже не сижу. Далеко живу — не наездишься.
— А сейчас есть зависимость от чьего-то мнения  —  зрителя, критика, коллег?
— Нет. Надеюсь, что нет.
— Но все равно к чьему-то мнению прислушиваетесь?
— К людям, которым доверяю. Но их немного в этой сфере. Ну а так  —  говорите, кто же вам запретит высказывать свое мнение?!

 

 

Газета  ВРЕМЯ
14 ноября 2009 | Андрей НОДА, художник: Не хочу быть крепостным!
Саида СУЛЕЕВА

 

Имя Андрея НОДЫ в художественных кругах Казахстана более чем известно. Он с завидным постоянством выставляется в различных алматинских галереях, много путешествует. Его работы находятся в коллекциях более чем десятка музеев и галерей на четырех континентах мира. Сегодня в алматинской галерее “Умай” завершается его очередной вернисаж.

- Андрей, какова география ваших выставок?
- География приятная - от Америки до Азии. Наверное, только в Африке не был. Упустил случай выставиться в Каире и Александрии. Московский журнал делал там выставку. Пригласили меня, а я отнесся спустя рукава. Последние мои выставки проходили в Объединенных Арабских Эмиратах, Голландии, Польше, Германии и Москве.

- Как вы оказались в Эмиратах? Кто вас туда пригласил?
- Друзья. Одна выставка была персональная, другая - совместно с французским художником Кристианом ЖАКЕЛЕМ. В Дубае мои картины покупали французы, бельгийцы, американцы, но только не арабы. Им надо скакунов рисовать, как и нашим. Но там должны быть чистокровные арабские скакуны! (А у нас нарисуешь просто крепкую лошадку - и она уходит влет).
Я вообще не пишу картины специально на продажу. Не отрицаю, что мне надо кормить семью, но работать на продажу нельзя. Надо работать для себя прежде всего - как учили раньше. Нет такого, чтобы я сказал: “Вот! Вот это идет!” И начал клепать. Я - профессионал, больше 20 лет живу только живописью и только в живописи, - ни о чем другом не помышляю. Не ищу работу на стороне. Так складывается жизнь, что мне позволительно писать и жить этим.

- Вы счастливый человек!
- Да, я счастлив, а зачем грустить? Есть неприятные моменты, но это - минуты. Хотя счастье - тоже минуты, если даже не секунды. Но философский подход к жизни делает человека счастливым. Мне многого, собственно говоря, и не надо. Иначе у меня был бы свой “свечной заводик”.

- Недавно я беседовала с дизайнером, который рассказал дикую историю: хозяе-ва одного особняка повесили в туалете картины Николая ХЛУДОВА только потому, что им показалось, что его работы подходят под цвет кафеля. А вы не знаете, куда вешают ваши работы?
- Я в первый раз слышу о такой степени бесстыдства. Я был в одном американском доме. Мне было интересно узнать, что там одна моя картина висит прямо рядом с картиной Руффино ТОМАЙО - одного из моих кумиров юности.

- Как вы оказались в Штатах?
- Опять же благодаря моим друзьям. Есть такой арт-центр - на берегу Тихого океана. Там можно жить и работать - писать картины. У меня была студия, апартаменты и возможность много работать. Чем я и воспользовался. Мне все оплачивали, абсолютно все – еду, машину, давали деньги на карманные расходы, а я даже … им работы свои не оставил. Я такого больше не встречал.

- Это программа поддержки художников?
- Да, им был интересен художник Андрей Нода из Казахстана. И они все сделали, чтобы я прилетел, работал рядом с ними и рассказывал про нашу страну. Это было в конце 90-х годов.
Я ездил по студиям, бывал в гостях у керамистов, принимал участие в их работе, в каких-то симпозиумах. За полгода пребывания там я сделал порядка 40 работ (живопись, керамика), еще пришлось заняться обжигом. Потом спокойно вернулся домой и продолжаю жить тут. Попытался себе сделать условия, приближенные к “тихоокеанским”: это студия, автономное плавание.

- Андрей, вы все время “скачете” с одной галереи в другую - то в “Уларе”, то в “Тенгри Умае”, то в “Умае”. Вы не можете найти своего галериста, вас что-то не устраивает?
- Да нет, тут не может что-то устраивать или не устраивать. Я просто не хочу быть крепостным художником.

- Вы считаете, что художники, работающие только с одной галереей, - крепостные?
- В какой-то мере да. Им не позволительны “резкие движения”. Я к этому отношусь скептически. Свобода дороже. Я могу позволить себе выставиться в любых залах, что и делаю.

- Наши галеристы любят ссылаться на западные примеры: мол, там принято так работать - у каждой галереи свой круг художников.
- Не принято! Я встречаюсь с художниками и очень редко попадаются такие, что работают с конкретными галереями. А выставляются они в своих студиях или в муниципальных залах. И нам это никто не запрещает.

- А вы еще не пытались у себя в студии сделать вернисаж?
- Нет, это довольно хлопотно. Все равно приятнее на диване полежать, чем картины развешивать… Студия у нас небольшая. Мы сами ее строили и втроем в ней помещаемся.

- Я знаю, что ваша жена - художница Наталья ЛИТВИНОВА. А кто третий?
- Сын Вася. Ему 6 лет.

- Он тоже пишет?
- А почему бы и нет?

- Андрей, в вашей жизни многое происходит благодаря друзьям. А с основателями премии “Тарлан”, которую вы получили в 2003 году, дружите?
- В данном случае это сильное слово - “дружба”. Нет, мы только перезваниваемся. Мои картины говорят сами за себя, чему я очень рад.

- В связи с кризисом вы чувствуете падение интереса к живописи?
- Конечно. Художник - уязвимое существо. Хотя мы переживали и гораздо более сложное время. И впроголодь жили. Были такие времена: чтобы закурить, ходили на улицу “стрелять” сигареты, ели что попало, чай зеленый обжигали в духовке, чтобы он черным стал. Получив высшее образование, я первые три года работал сторожем в столярном цехе в Караганде ради маленькой каморки. Мы с женой приехали в Караганду по распределению. Искали жилье и таким и сяким образом, снимали - и в итоге стали сторожами. С тех пор те ребята-столяры остались на всю жизнь моими друзьями. Это совершенно замечательные специалисты-профессионалы. Жизнь - она такая: пестрая-пестрая...

- Искусствовед Андрей ЛЕДНЕВ как-то обвинил вас в том, что вы как художник не растете, годами используете одну и ту же технику, тона и мотивы. Есть что возразить?
- В грубой форме? Думаю, это его личная проблема, его личные комплексы. Бог ему судья! У меня много сюжетов, у меня разные колориты, я расту, потому что продолжаю учиться. Почему это у меня “не меняется техника”?! У меня есть выставки фотографии, графики, живописи. Будут выставки скульптуры. Может, через год я удивлю алматинскую общественность: начну ваять скульптуры из дерева, латуни, бронзы - из чего угодно.
Словом, я учусь и расту.

Саида СУЛЕЕВА, фото из архива Андрея НОДЫ, Алматы

17 февраля 2006 №7 (403)     Новое поколение  Культура Айгерим Бейсенбаева Пункт наблюдения Две личности, два разных взгляда на жизнь, два знатока своего дела объединились на время в одной точке. И не просто в точке, а в специальном пункте. Пункте наблюдения. Объединились, чтобы взглянуть вместе на окружающий мир, тихо и незаметно понаблюдать за жизнью Открытие выставки художников Андрея Ноды и Марата Бекеева состоялось недавно в галерее “Улар”. На ней представлены результаты наблюдений - серия живописных работ, графика и фотографии. Участники выставки показали окружающую действительность, пропущенную сквозь призму своего сознания и творчества. И этот особый мир, воссозданный в итоге на полотнах, очень похож на наш, но при этом совершенно другой. Мир ярких образов, авангардных решений, где повседневные явления приобретают новое необычное звучание. Привычные предметы подвергаются странным метаморфозам, оставаясь при этом узнаваемыми. Обычные человеческие чувства трансформируются и накладывают на лица главных героев то печать высоких эмоциональных переживаний, то маску безразличия и отчужденности. Андрей Нода является автором более чем 1000 работ в разной технике: живописи, графике, фотографии. На нынешней выставке он представил свои новые полотна, предоставляя зрителям возможность оценить степень совершенствования авторской манеры художника. Я нашла Андрея в выставочном зале в окружении его собственных работ, чтобы узнать о подробностях предстоящей экспозиции. - Андрей, как появилась идея совместного проекта с Маратом Бекеевым? - Совершенно случайно. Это не было плодом долгих мучительных размышлений, все произошло в едином порыве, как это, впрочем, обычно и бывает. - Были какие-нибудь точки соприкосновения вашего с Маратом творчества, единые идеи?.. - Мы не работали с ним вместе над какими-либо циклами, совместными проектами или еще чем-то в этом роде. Просто однажды у нас состоялась совместная поездка в город Уральск, где мы давали мастер-класс. Дорога была длинной, так что времени поговорить, кое-что обсудить, до чего-то договориться было достаточно. Мы очень хорошо знаем творчество друг друга, поэтому пошли на такие эксперименты. - Почему выставка называется “Пункт наблюдения”? - Ну название “Пункт наблюдения” тоже пришло не после долгих ночных раздумий. Просто легкое хорошее название. Мы считаем, что художник - это наблюдатель. Так что пусть будет один пункт наблюдения на двоих. Мы как бы смотрим на все с вершины одной башни, условно говоря, но в разные стороны. Поэтому угол обзора шире. Общей же концепции у нас с Маратом нет. Я не считаю необходимостью связывать участников одной выставки общей идеей. Просто каждый из нас показывает то, что увидел. - При работе вы проявляете себя одинаково хорошо в разной технике: живописи, графике. В какой из них вам больше нравится работать? - Любимой была и остается живопись. Холст, масло. Я могу заниматься при этом самыми разными вещами - фотографией, графикой, скульптурой, какими-то объектами, артефактами. Но главной всегда будет живопись. Только с помощью холста и масла я могу выразить себя полноценно. - Раз уж вы вскользь коснулись фотографии, то расскажите, почему ваши фотографические работы не имеют названия. - Я думаю, что они все-таки имеют названия. Может, просто здесь они ни к чему. Хотелось бы отстраниться на какое-то время от заглавий и не притягивать за уши ни зрителей, ни себя. Просто показать абсолютно чистый объект и дать домысливать уже зрителю. - Откуда берутся сюжеты ваших полотен? Это отраженные явления действительности или плод фантазий? - Это все проистекает из моей жизни, из моей истории, из глубин сознания. Это очень сложно - понять, откуда что берется. - У каждого художника есть что-то, что ему близко, то, что ему интересно изображать снова и снова? - У меня, так уж получается, что любимый сюжет, или, может, это даже не сюжет, скорее, тема - взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Кто они, в какие ситуации попадают: то они в кафе сидят, а может, у себя в комнате или прогуливаются под зонтиком. Отражать переживаемые ими чувства, терзания. Моим героям всегда есть что переживать - любовь, ненависть, страх. Да мало ли существует всяких чувств! Взаимоотношения двоих, их жизнь - это мне интереснее всего изображать. - Среди ваших человеческих характеров попадаются ли реальные образы? - Конечно же, нет. Все герои моих произведений вымышленные и не списанные с реальных людей. Последнего реального человека я писал на последнем курсе института, кажется. С тех пор я этим не занимаюсь. - Вы работаете по первому впечатлению или ваши работы всегда тщательно продуманы? - Вот, бывает, что я сразу же берусь за полотно, чтобы запечатлеть какую-нибудь минутную мысль. А бывает, что долго и тщательно обдумываю идею. А бывает еще и по третьему пути, только я не знаю, как это сформулировать, но это явление тоже имеет место. - Ключевую роль в ваших работах играют цвет, форма или совокупность того и другого? На что вы больше обращаете внимание при создании произведения? - Я думаю так: что цвет отдельно и форма отдельно, сами по себе, ничего не решают и не стоят. Только, если они гармонично связаны между собой, тогда появляется произведение, на мой взгляд. И если это случилось - это чудо, это шедевр, это стоящая вещь. А если нет, то видишь сразу, что это форма или цвет. - Вы посещаете выставки других художников? Следите за развитием искусства? - Выставки посещаю крайне редко. За тенденциями абсолютно не слежу. Мне это просто неинтересно, честно говоря. - Расскажите о своих планах на ближайшее время. - Ну, мои планы просты: самое главное - это работа. В апреле состоится персональная выставка в Брюсселе. Надо будет ехать, открывать ее, все устраивать. А дальше путешествовать по родной земле. Из степи в пустыню, из озера в реку. Вот и все. Это самое приятное, что может быть, кроме работы. - Что вас вдохновляет на творчество? Музыка, хорошие фильмы, какие-то книги, а может, сама жизнь? - Это все, конечно, да. Они как бы не вдохновляют, а скажем, они - помощники в творчестве. Книги, хороший фильм, хорошая музыка, литература. Слова, звук, цвет, ну, может быть, даже запах. Хотя с этим сложнее - слишком эфемерно. Но тем не менее все это помогает искать, творить. Это подспорье в работе - все то, что я люблю смотреть, читать, слушать. Вдохновляет другое. Насчет вдохновения рассуждать сложно. Наверное, вдохновляет работа прежде всего. Да, именно работа вдохновляет на работу. Особенно, когда становишься к станку без вдохновения, а потом уже в процессе оно приходит. Вот это самый главный момент. Надо начинать работать, надо в любом случае, чтобы поймать тот кратковременный миг. Я его не всегда, может быть, могу понять, осознать, что вот это было вдохновение. Это уже, наверное, из области психологии.

 

 

Газета.KZ 28.02.2006

У ПРИРОДЫ НЕТ ДРУГОГО НОДЫ

4 октября 2008 | Автор: Светлана ВЕЛИТЧЕНКО

Когда-то на одной из персональных выставок Андрея Ноды я обратилась к художнику с типично журналистским вопросом: «Мне очень нравится эта картина. Что вы можете о ней сказать?» Нода посмотрел на меня светлыми внимательными глазами и ответил: «Раз нравится – о чем здесь говорить?»
Однако каждый раз, посещая экспозиции Ноды в Алматы, я все же мечтаю поговорить с художником. Но не об «экзистенциальной печали» и «философском космофоне» его картин. Не о том, к какому направлению относится его творчество. Просто картины Ноды можно узнать из сотен других – почему? И почему при этом каждый раз в работах живописца-графика-фотографа появляется что-то новое?
– Андрей, почему вы так не любите рассказывать о своих работах?
– Пустое это, рассказывать что да как. Во-первых, не мое это дело, а во вторых – неблагодарная работа. Критикам так и вовсе рассказывать нечего. Они и сами все знают.
– А вдруг они не правы?
– Каждый может иметь свое мнение. Некоторые добираются до истины, копают глубоко.
– До «субъективной непреклонности» и «философской нейтральности»?
– На то они и критики. Сейчас, кстати, они проще пишут…
– Но вы-то непростой художник.
– Я стремлюсь к абсолютной простоте. Тогда можно что-то увидеть, и тогда будут ощущения. Много нагрузки, «наворотов» – это не мое.
– Тогда можно я спрошу о простых собственных ощущениях? В ваших новых картинах много фиолетового цвета. «Каждое утро», «Лиловый шарф», «Уральское кафе», «Скамейка» – везде разные оттенки фиолета. Это ваш любимый цвет?
– Может быть, это цвет какой-то надежды? Вообще, я не придавал большого значения цвету, как, например, Кандинский желтому. Но что-то есть… Пусть это будет цвет надежды. Или повод для интервью!

– Основные «действующие лица» ваших картин – Он и Она… Объединяющее начало?
– Это отношения между мужчиной и женщиной. Это загадка, ее разгадываешь всю жизнь.
– Ваша жена тоже художник. Союз двух художников – это союз творческих личностей или критика и мастера?
– У нас это союз критика и живописца. Жена – первый зритель и первый критик. Ее мнение для меня очень весомо и дорого, как никакое другое. Она может судить о моих ошибках, удачах, провалах…
– А что, бывают провалы?
– Конечно. Были и будут. Провалом я называю неудачную работу. Без провальных вещей не было бы каких-то вершин. Собственно, это и есть путь художника.
– Что вы делаете с картиной, которая не получилась?
– Я ее уничтожаю одному мне известным способом.
– Жуть.… Это ведь как живое существо, почти ребенок художника!
– Нет, это не ребенок. «Ребенков» не продают. А мы продаем картины – приходится.
– Вы дорогой художник?
– Не думаю. У нас невозможно быть дорогим художником. Но без денег сейчас работать невозможно. Впрочем, как и раньше.
– Я что-то не увидела в экспозиции мою любимую вашей кисти картину – «Приглашение к завтраку». Она уже продана?
– Она так называлась? Что-то я не могу вспомнить такую картину… Может, и продана…
– А вы можете забыть свои картины?!
– Да, бывает. Потом встречаю где-то на стенах. Буквально перед вашим приходом был случай: вижу, в кулуарах галереи висит картина. Пригляделся – мое! А если серьезно – уже слишком много сделано, поэтому какие-то вещи я искренне не помню. Это странно звучит, наверное…
– Да, все течет, все изменяется.… Кстати, я заметила, что вы неравнодушны к воде: «Кафе «У озера», «Новоселье», «Натюрморт с рыбой»… Вода – не ваша ли астрологическая стихия?
– Воду я люблю, и гороскоп тут ни при чем. Я вам больше скажу – у меня лодка есть. Надувная! Мы ходим по речке. Люблю Балхаш, еще есть такое классное место Курты. Не могу сказать, что я такой уж лодочный «ходок», но обожаю нырять, плавать. Просто это большое удовольствие.
– На вашей картине «Новоселье» дома плывут по реке на лодках. Получается, свободное плавание – корней-то нет…
– Не ищите здесь философию. Это просто красивая идея. Можно перемещаться по воде. Наверное, дом будет там, где захочется живущим в нем людям.

Светлана ВЕЛИТЧЕНКО

 

KUMBEZ, magazine
Almaty, Kazakhstan, 1998, #3

by Bayan Barmankulova,
art-critic

 With the Ego Accordance

 A painter Andrey Noda has an artistic sensitiveness to the
calls and nuances of states of the Noda's person.
As painter he has an aristocratic freedom allowing him to be
not agitated by updated events and hits. He is not afraid to
move slightly slower than the pace of Time, because he
knows that self-searching is always appropriate, never late
and ever in time.

His canvases might be divided on two definite and apparent
pivots. One of them is sunny; the world is decorative, dense,
bright and dynamic there; space and things in the day light
have their own biographies. They attract powerfully to the
world of real senses, characters and temperaments. Another
Noda's world is shadowy and dusky. Here is a range of
faces which are personifications of the painter's perception of
the Life's ethical content, of the Human's character different
sides and behavioural features. They express his observations
of the others' observations, concepts of concepts, emotions
about emotions. It is like a sort of "the beads game "
characterising the peculiarity of the 20th century culture -
culture of the time of interchanges and growing up
communicative flows.

A superb period has taken place in Noda's creative life. It
may be called as "A Journey to the Ego Centre". These
canvases are kind of visual documents representing the
painter himself caught by his own paint brash in various
moments of his Self-feeling. The individual experience of
communication with Angels and Demons of the Soul has
brought up to the surface very strange images having some
typical resemblance with masks of primitive people and their
ritual body painting.

Noda's creative language changing is connected not only
with his age and growing life experience. Various styles can
be found even in his masterpieces of a year period, as the
works of 1996 presented here are demonstrating. Painter
plays with styles and techniques, because they give him an
opportunity to build multifacet and multifaced world
according with the moods changes and plurality in opinions
of the world in the amplitude "yes - no".

Еженедельная газета «Столица», 1994 г., #37
КРАГАНДИНСКОЕ РАНДЕВУ С АНДРЕЕМ НОДА
Андрей Леднев, искусствовед

       Как это ни странно, но материал об Андрее Нода неодолимо тянет начать с
признания собственной глупости. Дело в том, что Караганду - где он с удовольствием
живет и самозабвенно работает - я долго отождествлял с картинами и графическими
листами, которые ныне с иронией называют "соц-артом". Немалую лепту во все это
внесли и героические "Новости" Останкино. В обоих случаях непременно присутствовали
терриконы, напоминающие индустриальную пародию в адрес пирамиды Хеопса, а по
телеку бодро мелькали покрытые угольной пылью улыбающиеся лица шахтеров,
похожие - как один - на американского певца Поля Робсона. И лишь до боли знакомые
тяжеловесные робы виртуозов отбойного молотка все возвращали на круги своя.
Апофеозом моих дурацких романтических иллюзий были воображаемые в наивном
сознании длинные вереницы железнодорожных составов, груженных сполна и
разлетающихся - подобно солнечным лучам - во все концы некогда великой и могучей
державы...
Одним словом - терриконов в Караганде раз-два и обчелся, воздух достаточно
свежий, улицы широкие, люди, хоть и строгие, но опереточными играми в новоявленный
капитализм чрезмерно не увлекаются, а уж про прелести Федоровского водохранилища
- в народе именуемом "Разрез" - я и вовсе слов не нахожу...
За неполный год по времени мне удалось трижды побывать в Караганде, и все это
стало для меня возможным благодаря Андрею Нода - настолько он привлекателен
для меня как личность с большим интеллектуальным потенциалом и как художник,
сумевший обрести поистине легкое дыхание в напряженном и противоречивом
художественном поле современного изобразительного искусства.
Например, истинные знатоки казахстанской живописи будут со мной вполне солидарны -
среди множества ярких художественных рефлексий прошлого года две персональные
выставки Андрея Нода в алматинской галерее "Тенгри-Умай", проведенные в начале и
конце 93-го года, на мой взгляд, явление незаурядное, в который раз оставляющее
надежду на то, что не оскудела земля наша истинными талантами.
При этом следует заметить, что живопись Андрея - это не сладкий сникерс из холста и
красок, а нечто специфическое. Его творчество с наскока не возьмешь и не объяснишь
себе и окружающим посредством спасительных аналогий в контексте предшествующей
истории искусств. Проще говоря, картины Нода не привлекают дилетантов, откровенных
дураков приводят в тихое изумление, а "истинных интеллектуалов" заставляют крепко
задуматься -кто он такой в конце концов? Мастер крутого эпатажа или настоящий
мастер, для которого его собственное мировоззрение - "статус кво" в искусстве и
жизни?..
Во всем этом мы и попытались разобраться, не отрывая пристальных взглядов от
телеэкрана - как-никак чемпионат мира по футболу был в самом разгаре. И все же...
- Андрей, какими "художествами" ты занимался в детстве?
- В детстве "художествами" назывались синяки и шишки разных цветов, а также
разбитые носы. И еще учебники с разрисованными портретами писателей и уважаемых
ученых. Добавь сюда надписи на заборах - и картина полная...
- А когда ты стал приближаться к понятию "профессиональный художник"?
- Все в том же нежном возрасте. Свои первые масляные краски приобрел в десять
лет: зеленые и белила. Задача стояла непростая, но и желание было столь велико, что
палитру скоро пришлось обогащать. И уже к трем цветам добавился черный, работа
пошла резвее и успешней...
- Чем обусловлен для тебя выбор именно Алма-Атинского театрально-
художественного института? Ты удовлетворен учебой в целом?
- Очень уж не хотелось ехать за тридевять земель. Ведь вся учеба зависит от себя
самого. Да и в отличие от педагогического института занятий по живописи было в два
раза больше. Чего же еще желать? К тому же получил побочную, но и интересную,
полезную профессию художника-интерьерщика. А удовлетворен я в основном от встречи
с девушкой, которая стала моей женой (Наталья - привет!..) и от знакомства с моими
нынешними друзьями.
- Вопрос, конечно, банальный, и все же... У тебя есть кумиры в мировом
изобразительном искусстве?..
- Кумиров не было никогда. Но всегда существовало несколько имен, чье искусство я
внимательно изучал: Тропинин, Саврасов, Сезанн, Модильяни, Фальк. А сегодня просто
люблю рассматривать репродукции художников раннего Возрождения. Их работы для
меня совершенно непонятны, недоступны, а потому - драгоценны...
- Каждый художник прямо или интуитивно стремится выработать в своем искусстве
"фирменный знак", ведь не спутаешь же Ренуара с Руссо-Таможенником или Моне с
Мане. Что ты думаешь по этому поводу?
- Прямое создание "фирменного знака" подобно добровольному заточению в кандалы
и игривому побряцыванию ими. Никогда не хотел быть рабом чего-либо. И если мои
картины узнаваемы, то здесь дело "его величества случая", а работать над этим
специально считаю для себя нравственно невозможным...
- В твоем искусстве образовалось несколько тематических потоков: "Лица", "Двое",
различные вариации на темы "Ноктюрнов". Как возникают подобные замыслы, и чем они
обусловлены?
- Говоря более точно, замыслов никаких нет, а присутствует постоянная работа над
большими полотнами, между которыми происходит поиск материала, воплощаемого в
"серийных" картинах. То есть не одна "душа обязана трудиться", но и рука, и глаз...
- Существует мнение, что в названиях твоих картин порой чрезмерно много
литературной изощренности. И вообще, как и когда возникает название картины - до ее
написания, во время работы или по мере завершения?
- Если это мнение умных людей, то - да, согласен, а если дураков - то, увы, нет. И
все-таки явление это возрастное, а если "наиграюсь" вдоволь, поумнею -пойдет само
собой. А пока сие занятие обогащает работу. С другой стороны меня порой корежит от
унылых и безграмотных названий картин на выставках.
- Из чего складывается твое, что называется, интеллектуальное начало?
- Слово. Звук. Цвет.
- В прошлом году ты провел в алматинской галерее"Тенгри-Умай" две персональные
выставки. Нет ли во всем этом определенной символичности? Эти авторские экспозиции
что-то обобщали в твоем творчестве?
- Просто была хорошая возможность наиболее полно показать сделанное. И все.
Невозможно искусственно подвести черту и распрощаться с частью своей жизни:
дальнейшая работа будет строиться и на прежнем опыте.
- И вот третья персоналка, на этот раз в Караганде. Мне кажется, что в твоем
искусстве наступают определенные перемены...
- Меня всегда увлекало движение цвета и его трансформация внутри картин.
Этим я продолжаю заниматься. Но в вопросах "философии картины" мои помыслы в
сторону простоты. Необходимо научиться говорить  немногословно, точно и убедительно.
- Чем ты занимаешься на досуге? У тебя есть хобби?
- Все время подчиняю работе. Если для кого-то музыка, кино и книги - увлечение,
то для меня они существенная часть работы.
- Ты человек без вредных привычек?  Можно тебя назвать гурманом в
гастрономическом смысле?
- Я открыт для всех вредных привычек, но, к сожалению, от многих из них приходится
отказываться. Мне нравится курить - я и делаю это. А вот с алкоголем отношения другого
склада. Уже несколько пьянок просидел, хлопая глазами. Хотя наверняка в компании
должен быть и один трезвый человек, который "разведет мосты", а наутро расскажет, что
было вчера. Но разум мой вопиет: "Почему я!?". И происходят срывы. Что касается
гурманства, то тысячекратно повторяю: "Да!" Люблю приготовить что-нибудь сказочное и
изобильное, хотя часто приходится есть простую, "грубую" пищу. Но с благоговением
принимаю и ту и другую...
- Впрочем, давай снова поговорим о делах насущных. У тебя сложились какие-то
общие впечатления об алматинских независимых галереях в целом?
- В этом случае хочется представить себя гостем столицы, впервые оказавшимся в
Алматы. Так вот, проявляя редкостную любознательность, спешу узнать, а есть ли здесь
галереи? Мне дают десяток адресов. Сломя голову бегу в ближайшую. Боже мой! Все
нравится, чудесно! Где-то рядом следующая. Опять хорошо. Но вот после посещения
третьей и четвертой я понуро выхожу на свежий воздух, потупя взор и предательским
зевком обнаруживаю свое недоумение и скуку. Да возможно ли эдакое? Все те же
имена... Дальше я уже берегу собственные ноги и сандалии, обзванивая оставшиеся
галереи по телефону. Милые голоса на другом конце провода любезно отвечают, но
вновь повторяют знакомые фамилии. Говорю все это потому, что у отдельно взятых
галерей нет своего лица, а это дискредитирует галерейное движение как таковое.
Подсмотрев у европейских и московских коллег сам принцип построения дела, наши не
утруждают себя мыслью о будущем. Отсюда появляется всеядность и безвкусица.
Декларируя независимость, надо учиться за нее бороться!..
- Что для тебя понятие "слава"? Или тебе это "до фени"?..
- Я мог бы слукавить и повторить твое "до фени", но куда в таком случае девать три
персональные выставки и, кстати, это самое интервью? Слава у художников должна быть
тихой и скромной. Хорошо, когда она не мешает работать (помощник она никудышный!..).
Замечательно, когда она не мешает окружающим...
- Какой в твоем понимании образ идеального коллекционера?
- Не торгующийся, просвещенный джентльмен, не унижающий себя и художника.
- Предпоследний - каверзный, естественно - вопрос: из чего, на твой взгляд,
складывается коммерческая цена на произведение искусства?
- У картины нет коммерческой цены, а есть одна - настоящая. И назначается она
при помощи богатой фантазии художника или наоборот. Во всяком случае, каждый стоит
столько, сколько просит...
- Есть ли у тебя соблазн еще раз выставиться в Алматы?
- Соблазн появляется от конкретных предложений. Есть выбор, и это радует.

       Андрей Нода - человек разносторонне одаренный. Прозу пишет - пока в стол.
Стихи тоже, правда, некоторые из них скоро опубликуют в толстом журнале. Велик
соблазн познакомить вас с одним из них.

       Где-то в городе речка Всегда,
Усмиряя себя, превращается в глину,
Из которой мы лепим посуду.
Мимо города Иногда
Протекает река Истома.
Зависают над ней облака,
Цветом схожие с нашей посудой,
Наблюдая за ними, ты плачешь
У окна парящего дома.
В этот час не тревожьтесь -Нас нет.
Мы из песен воздвигнули арку,
Звук шагов - наша крепость,
Но все это - месть
Желтой птицы, щебечущей что-то.
И стоит на аллее трамвай,
И осыпаются фрески Джотто.

       Такие вот стихи, очень живописные, на мой взгляд. Завершить статью хочется на
телевизионный манер. Да простит меня строгое начальство "Столицы", сделаю это, как в
"Поле чудес" Леонида Якубовича, воспользовавшись "законным" правом обратиться с
непременным... Так вот: большой привет Андрею Нода, его замечательной жене Наталье
и моему преданному другу, черному коту Филимону!..

 Я САМ СЕБЕ ПРОТИВЕН

Газета Новости недели, 2002, #32

 Ксения ЕВДОКИМЕНКО, журналист

      
На последний шумный и исключительно бомондный вернисаж Андрей Нода не
приехал. Он собирался, но заболела соседская корова Мята, и к Андрею обратились за
помощью: пока ветеринар доедет, животина может и помереть. Консилиум из художника
и соседей постановил: скорее всего, Мята объелась травы, и надо ее отпоить, лучше
всего красным вином. Из личных запасников Нода извлек бутыль настоящего
французского вина, и на всякий случай следом за так и не опробованным напитком в
глотку Мяте влили бутылку водки. К приезду ветеринаров корова была вне опасности.
Специалисты похвалили за сметливость ветеринаров-самоучек, вкололи Мяте
необходимое лекарство и отбыли. Но на вернисаж в город ехать было уже поздно...
Три года назад Андрей с женой Наташей переехали из Караганды в южную
столицу. Чета исколесила пригород в поисках уютного дома с тенистым садом.
Облюбовали дачу в Талгарском ущелье: двадцать минут от автовокзала, потом четыре
километра в горы, и, попетляв среди дачного массива, дорога приводит в сад,
балансирующий между рекой и горой. Места не то чтобы дикие, скорее, диковатые.
Бурчит вздувшаяся речка, замер изнуренный жарой сад, и даже отъевшийся ленивый кот,
так любящий погреться на солнышке, спрятался в тень. Мы неспешно болтаем с
хозяином.
— Тишина и одиночество в таких объемах не утомляют?
— А как они могут утомить? Приезжают гости и рассказывают все, что произошло в
городе. Они расскажут, мы посочувствуем... Нам этого достаточно. В городе мы бываем,
чтобы проверить электронную почту, заехать к друзьям или на выставку заглянуть. Да и
что там делать? Покупатели меня сами находят.

КРАСОТА - ПРЕЖДЕ ВСЕГО
Художники — народ неразговорчивый. Но Нода — особый случай. Его односложные
ответы надо выуживать из пауз, облаков ароматного трубочного табака, в конце
разговора он еще вежливо поинтересуется, не сказал ли чего лишнего. Он сам посреди
сада, в полосатой майке и с боцманской бородкой, похож на своих персонажей:
причудливых, искренних, добрых и каких-то кругло-устойчивых к воздействию
агрессивного внешнего мира. Кстати, не надо быть знатоком живописи, чтобы, однажды
увидев, раз и навсегда запомнить его манеру. При всем этом Нода не любит напускать
священного тумана в мастерскую, работы иронично называет «картинками» и при
огромной работоспособности позволяет себе рисовать «для себя».
— От ваших коллег я много раз слышала: «Нода трудоголик». Причем это говорится
с такой интонацией: мол, нормальный художник должен выносить картину, а не стоять у
станка, как токарь. Сколько времени уходит на написание картины, когда она в голове
вся готова?
— Бывает, что и за месяц не справишься, а бывает, что за три часа
сделаешь, как пойдет. Но я заметил такую интересную вещь. Вот бывает, мучаешь холст,
ничего не получается, уже и отставишь его, и бросишь, и замажешь готовую работу. Вот
на этом-то многострадальном холсте что-то интересное как раз и получается. Не знаю
почему, но у меня так. Если еще посчитать, сколько я картин уничтожил и сколько в итоге
осталось...
— Не жалко? Ведь можно подправить и... продать?
— Зачем же я буду уродцев оставлять. Картина должна быть начата и окончена на
одном дыхании. Я изначально работаю не для того, чтобы продать.
— А для чего?
— Для того, чтобы удовлетворить свои амбиции, если угодно, и утвердиться с
помощью этой же картины, доказать, что ты — не что попало. А еще красота...
— Ваш рисунок — это тщательное отображение мира?
— Скорее, каким я хотел бы его видеть, может быть, попытка создать под себя
другой. Получше, покрасивее.

 АМЕРИКАНСКАЯ ИСТОРИЯ
Есть у Нода мечта. Вернее, мы ее быстро придумали: какой же разговор по душам без
цветистой мечты? Хорошо бы отправиться к Белому морю на собственной «Ниве»,
постоять на берегу, покурить трубку и вернуться домой. Хорошая мечта, обстоятельная,
как и ее хозяин. Но дома лучше. Нода не любитель дальних поездок, только от одной не
смог отказаться, уж очень заманчивым и необычным оказалось предложение.
— Было дело, проработал полгода в Америке. Причем получил
идеальные условия для работы: двухэтажные апартаменты для житья, студия, средства
связи.
— Кто это вас так и за что?
— В штате Орегон есть какой-то там Центр под экологической маркой. То ли
экология для искусства, то ли искусство для экологии. Так вот, совет директоров этого
центра каждые полгода приглашает художника и создает ему подобные условия, причем
без всяких обязательств. Можно даже и не работать вовсе, просто ходить и нюхать их
знаменитую Ель Дугласа. А художников они предпочитают приглашать не из Америки. Я
так понимаю, для них это что-то вроде досуга, расширения круга общения. Меня нашли
по рассказам и слайдам. Я сам очень удивился, получив приглашение.
— То, что обязательств нет, это, конечно, хорошо, но вы хоть что-то подарили?
— Естественно! Я ведь из Азии.
И поскольку судьба так распорядилась, что у меня были идеальные условия, я решил не
терять времени. За эти полгода я написал  38 картин, с которыми и сделал затем вояж
по стране. Заодно наладил контакты с некоторыми американскими галереями,
посмотрел, как они работают.
— Вы поддерживаете идею, что каждая галерея должна работать с определенным
кругом художников?
— Конечно, но у нас, их очень мало, поэтому через каждую идет слишком большой
поток художников. Отсюда большое количество плохих, неинтересных выставок.
Кроме всего прочего, мы не обременены контрактами — отсюда взаимные претензии.
Например, в той же Америке никто с меня не пытался взять арендную плату за выставку.
У них это нонсенс, признак того, что художник может сам себя до такой степени не
уважать. А у нас это норма.

ПОЧЕМ ИСКУССТВО
— «На бартер» картины не продавали?
— Был случай. Еще в Караганде. Во время ужасающей жары обменял работу на
вентилятор. (Мечтательно.) Дюже хороший был вентилятор, с тремя кнопочками... Еще за
несколько картин предлагали машину, но тогда она нам была ненужна. Теперь вот локти
кусаем.
— А как вообще вы продаете картины? Приемы профессиональные есть?
— Клиента сначала угостить надо, сад показать, красоты, обязательно вместе
пособирать малину, а потом, как бы между прочим: вот, мол, и картины еще у меня есть.
К этому моменту, как говорится, клиент созрел.
— Как определяется стоимость картины?
— Совершенно спонтанно, системы нет. Наверное, самым верным будет
определение — та сумма, за которую не обидно расстаться со своей работой. Впрочем,
я никогда не говорю: «Ах, картины — это мои дети!», подобные заявления — просто
ханжество.
— Нам тут усиленно рассказывают, что картины во всем мире, в
той же Америке, уже не пользуются популярностью, что это прошлый век. Морально
устареть не боитесь?
— Нет, у меня совсем другие впечатления. Просто перформансы меня не
впечатляют. Что-то нравится, что-то нет, чаще последнее. Причем обычно видно, что все
это не настоящее, надуманное, а по большей части — так и вовсе ворованное.
У меня, например, тягостное впечатление от «кантемпорари-арт». Все эти новомодные
штучки — не более чем повторение пройденного лет сорок назад, и вера публики в то,
что это хорошо, - заблуждение, навязанное при помощи средств массовой информации.
— Зачем тогда это популяризируется?
— Значит, кому-то это выгодно. Отсутствие мастерства, дармовые
деньги, гранты, которые развращают. Деньги, я считаю, надо зарабатывать.
— Как? Вставать к холсту с кистью?
— Я предпочитаю именно таким способом, это тяжелее, но зато никто не будет
тыкать пальцем и говорить, что я — захребетник. Это нормальная мужская позиция
«рабочей лошадки», которой я являюсь.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
— Вы какой-то до неприличия счастливый.
— Я сам себе противен.
— Скрывать надо.
— Да я особо и не выпячиваю...
— Как справляетесь с депрессией?
— А что это?
— Ну... Такое специфическое состояние, когда весь мир в черных красках.
— Столько дел надо сделать, о чем вы... Просто работать надо.

Андрей Нода
Каталог
 Елизавета Малиновская,
кандидат искусствоведения, доцент

       Главная тема творчества Андрея Нода — город. Но не пытайтесь найти этот город,
населенный выплывающими из дымки полуснов, полуяви персонажами в реалиях
урбанистических пейзажей Караганды, где тоталитарный миф индустриального гиганта
сплавлен с ужасающей правдой столицы гигантского концлагеря, выстроенной на костях
сотен тысяч заключенных. Не скрытой ли драмой этих мест, некоей второй реальностью,
эхом, прорывающимся то замурованными в стены записками, то рассказом очевидца,
стремящегося не вспомнить, а скорее забыть, продиктована философски-символическая
заостренность темы Добра и Зла в работах карагандинских художников П. Реченского
(серия "По дорогам истины"), Н. Викторовой ("Дух Бездействия у реки Безмолвия"),
П. Кишкиса ("Человек, потерявший мысль") и А. Нода.
В противовес удручающему прошлому и нивелированному настоящему города-
новостройки, А. Нода, как истинный художник, подобно Создателю, творит свои "Города
и Острова, где живут, любят, мечтают на равных люди, Семейство Тяжелых Птиц,
растения (нередко на стыке природных форм: Женщина, Северная Садовница,
проросшая в дереве; рука-цветок в прощальном жесте Поиска Падежа). Миф и
реальность, мечта и быт, высокое и пошлое, улыбка и гримасы, зарождение и смерть,
надежда и отчаяние, поэзия и прагматизм кружатся карнавалом ликов и масок, чувств,
поступков и Буден Жителей Города Ю. Как в калейдоскопе возникает из мозаики
рассыпанных им звуков Флейтист, чтобы через мгновенье, возможно исчезнуть. Усталые
и больные его обитатели (Аллергия!), мистически загадочный Парикмахер и гротесковые
фигуры Отставных Дегустаторов мирно сосуществуют с Женщиной и Птицей,
отправившимися на Прогулку.
Ведут Разговор на Аллее.., нет не Жители Города Ъ, но словно вымытые
фотораствором их оттиски на шеренгах (аллеях?!) простыней, лишь на какое-то
мгновение тенью мелькнув под порывом ветра. Ненавязчивое и едва уловимое
взаимопроникновение мира реального и Зазеркалья, куда крошечный и отважный
кораблик надежды проскальзывает, ведя Поиск Падежа — лишь ступени к мечте и
загадке Острова Смятения Духа. Прекрасный антураж быта и его обитатели, которые
ждут Объезд Владений и Выход Принцессы, выплывают из вод фантазии художника
-творца, подобно Атлантиде, легендарной и узнаваемой.
Но на этом острове есть и параллельный мир —Милый Сердцу Уголок — для
выходцев из нашей цивилизации, там Наблюдатель, обретя Дар Случайный в одном из
прелестных, наполненных солнцем и бризом Кафе ("Ветер", "Утро", "Constanta",
"Primitivus"), созданных словно для каждого из гостей Острова, решит наконец загадку
Новостей Чувствительной Геометрии, дав Ответ Просителю.
И все же от романтической привлекательности этого надбытия, осененного
парусами и интонациями романов Александра Грина, художник настойчиво возвращает
в мир современного города Двоих, которые после посещения "Кафе Уединенных"
обрели любовный трепет в День Дарения Бликов, воспарив над бытовизмом среды
(совсем как у Шагала в "Прогулке"). Трагически-безысходному финалу урбанистической
темы в работах своих предшественников М. Добужинского, немецких экспрессионистов,
А Нода противопоставляет поэтически притягательный, далекий от обыденности мир
простых вещей. Неяркая красота натюрмортов, скрытое достоинство предметов
ассоциируются с миром полотен Шардена.
За привычным и устоявшимся представлением о композиционно-цветовой мощи
холстов А. Нода скрыт тонкий лирик, языком романтических метафор и символов
разрушающий приземленную логику образов. Совмещение планов, деталей (цвето
-пластически и образно), намеки, аллегории, ощущение тайны, двойственности,
музыкальная интонация, жизнь как сон или театр — все это восходит к эстетике "Мира
искусства" (решетки, иллюзорный город, карнавальность персонажей, принцы и т. д.), А.
Блока. Подобно его Незнакомке переходит из полотна в полотно героиня А. Нода,
прелестная женщина, чей Белый Шарф, как парус, вот-вот подхватит ее и, разрушив
стены призрачной обыденности, перенесет в Кафе "У Лестницы Надежды", к хранящему
тысячелетнюю мудрость священному ибису.
Египетские мотивы (фасно-профильные глаза, создающие голографию лиц,
прически, уборы), серия "Дозоров" (вспомним Рембрандта), стоящие на страже всего
для нас дорогого (Теней, Растущей Луны, Городского Романса), акведуки - как связать
все эти ностальгические прорывы в знаковые ряды мировой культуры с укоренившимся
представлением о "правоверном" модернисте А. Нода? А романтизм - и авангард, что
это?
Подобные явления (они прослеживаются в произведениях как от крайних
реалистов, так и "беспредметников"), приобретая характер закономерности,
обнаруживают, что художники, творящие новую мифологию искусства XX века, так
называемые авангардисты, имеют в первоистоках не только художников-реформаторов
(у А. Нода - это импрессионисты, Сезанн и его отечественный последователь, более
духовно близкий Р. Фальк; Клее и Нольде, Пикассо и Модильяни), но и не всегда
осознаваемое обращение к различным пластам историко-культурной традиции.
Некоторые делают акцент на этнокультурном наследии, другие, как А. Нода, тяготеют к
общемировым ценностям.
Но художник со свойственной ему безапелляционностью декларирует: Конец
Цитаты, изображая торс, т. к. осознает всю бессмысленность традиционных штудий для
него, авангардиста. Набивает руку в сериях пронумерованных персонажей - Лица,
Горожане — отрабатывая, как в гаммах, чувства и состояния героев будущих полотен-
размышлений, варьируя цвет, фактуры. Эти же серии (они продолжаются и в
графике), своеобразная раскадровка одной темы — явное стремление выйти из рамок
жанра, обогатить его, стыкуя с другими видами искусства.
И все же не просто Город, а Двое в нем, чьи руки сплелись навсегда в Вальсе
Согласия, главные герои А. Нода. И отступает одиночество в туннеле улиц, садятся на
ладонь послушные птицы, а в мастерской творит свой мир Художник, мир, который, войдя
в нашу жизнь, изменит ее. Не может не изменить.

Елизавета Малиновская,
кандидат искусствоведения, доцент

NEWS TIMES
 Entertainment and the Arts      
 January 8, 1999
 By Gail Kimberling

 Kazakhstan artist finds inspiration at Sitka

“Bad situation, good situation, any situation, I must paint.”
Andrei Noda

    Andrei Noda of Kazakhstan, a painter in the Founders'
Series at Sitka Center for Art and Ecology, has created an
incredible number of pieces while a winter artist-in-
residence at the Cascade Head facility. The public is invited
to an open house featuring Noda's work from 2 to 4 p.m.
on Saturday at Sitka.
Andrei Noda has been a cook, a builder, an electrician,
a watchman, a communications specialist in the army. Yet,
first and foremost, he considers himself a painter.
"I'm only painter," said the native of Kazakhstan, who
then smiled through his beard and added, "It's Russian
joke."
But the 36-year-old artist is only half-kidding, and he
described his passion to paint even after long hours at
other tasks, at the sacrifice of sleep and social life. "During
whole time, I always paint," he said. "After being cooker,
after being builder, after watchman, I always paint."
Noda even used his time at an art institute, where,
officially, he was studying interior design, as an excuse to
paint. "Interior design is profession," he explained. "Painting
is my life."
Noda finally found the freedom to paint, and do nothing
but paint, as a winter resident at Sitka Center for Art and
Ecology at Cascade Head, north of Lincoln City.
His four-month stay soon coming to a close, Noda
reflected this week over thick black coffee in his rustic, well
-equipped studio overlooking the Salmon River estuary and
the Pacific, with just a little coaching of English from Sitka
director Randall Koch, on his career and his first trip to the
United States.
It was a businessman from Santa Fe, N.M., who helped
open the doors to Sitka for Noda. The businessman
discovered Noda's work during his travels to Asia for a
minerals company. He mentioned the talented painter to his
wife, who was a childhood friend of St. Petersburg artist
Vladimir Tsivin, the first artist in the Sitka Founders' Series in
1991.
Knowing how much Tsivin enjoyed his stay at Sitka, the
businessman suggested the possibility of a residency to
Noda when they later met. Excited by the possibility, Noda
applied, and he arrived at Sitka as another artist in the
Founders' Series on Oct. 1.
Noda has found many similarities between Oregon and
Kazakhstan, which is also a land of many contrasts, from
grass-covered deserts to snow-capped mountains. The main
difference, he said, is Kazakhstan is landlocked in central
Asia, while Oregon borders the ocean.
"Sometimes I feel at home here," he said. "Yes, it's
different country, but there are good people here, like at
home."
Koch said Noda arrived at Sitka with no paint, no
canvasses, no brushes, so the two were able to enjoy
several shopping sprees to supply the artist with needed
materials. "We were like kids in a candy store," said Koch.
One benefit of their shopping expeditions was the
discovery by Noda of acrylics; he had avoided that medium
in Kazakhstan due to its poor quality there.
"I started all fresh," Noda said.
And start he did, turning out a remarkable 30 finished
paintings during his Sitka stay. Sometimes, said Noda, he
worked on two at a time; but mostly he painted from start
to finish, with the longest part of the process being the
development of the idea.
Koch told how he would visit the studio to find Noda in a
chair contemplating a solid black canvas. Hours later, Koch
would return to find Noda still in the chair, contemplating
the same black canvas.
"I think about it a long time," explained Noda, with
another grin, and a shrug. Inspiration, he said, comes from
many places: colors, smells, sounds, words, nature, dreams,
literature, music, everything.
Too shy to exude over his own work, Noda said simply,
"I show you." One by one, he took a canvas from a stack
facing the wall, walked with it across the wooden floor of
the studio, then turned it around and set it on the floor
against a counter, a stool, a desk. Soon, the perimeter of
the simple room was alive with vivid color, geometric
shapes, people, animals, buildings.

Decorative Art of USSR, magazine
January 1991, #1

 Recorded by A. Safarova

 My parents live in Alma-Ata, I love them. We do not see
much of each other. My father likes Peredvizhniks.
He is very sad that I do not paint as I used to paint in
Childhood, that I quit sport. Father trained me to sport.
I became the candidate Master in wrestling.  I would
have never done it myself, but you know how it usually
happens in childhood: dad wanted it so much, the
coach did not stop inviting me, so I did   my  utmost.
Everything turned out the different way than it was
planned in childhood. My father - a military journalist -
likes order in everyday's life. And I work nights. I work
as a night-watchman. For it my lodge is like a studio.

So I walk, do something, but in my mind I am figuring
it out how this is going to be when on canvas. At first I
find a clue to the picture and put it in words. Well, for
instance, "A Fisherman with Hands of a  Colour of the
Sea", "The Eyes Hoisting the Banner" or "The
Landscape with Macaroni". Then I think it over how to
do all this.

And now it is time to start painting.  I must stay alone.
But joiners enter the lodge, change their clothes, talk.
And I work here. I am a watchman here. My wife is
doing something nearby. But later this does not bother
me. It is time to start. It is very hard. But I'll manage
and maybe something will go out of it. It is harder for
those who do not have all this.

Disabled  people come to me. They have a painting
club, they are interested, but this is absolutely different.
And when I stay for a while in front of the canvas,
sometimes for a long time, I feel I can't stand it any
longer, can't wait. The next moment everything is the
other way, I feel how the paints smell. Here is red
bright cadmium. It is inspiring. I like whiting. But you
should be careful with it. I work nights, nevertheless I
see all the colours as if it is sunny. Next day the
canvas remains the same for me as I saw it at night
during the work.

In fact,  I  don't need  any distance for big works or
any special illumination. Even at night, in my little lodge
I see my work in the right wayj I like to wake up near
my work and look at it, drink coffee and look at it, do
something and look at my work which is always
nearby.

Firstthursdayfocus  
Portland, Oregon, January 7, 1999

 The old and the new— perfect foils for each other

 by L.S. Loving

 Visitors to Atwood Premier Arts get a unique opportunity.
It's an intimate gallery filled with cultural confluences, where
ancient African artifacts are set next to European avant
garde paintings and swirling designer furnishings—really
more like a rich continental salon than a gallery, which is
why Atwood calls January's First Thursday show Paris in the
Pearl. "Headache" by Andrei Noda
Here, you're invited to travel back in time to Paris in the
1920s. Imagine being a bohemian artist in the art negre
movement that spawned Henri Matisse, Pablo Picasso, Paul
Klee, Amadeo Modigliani. This was a period when Western
modernism became rooted in African art, and is the
inspiration behind one of the very few Pearl galleries dealing
in museum-quality antiquities as well as modernist paintings.
Proprietor Ron Atwood wants it that way. He's new in town,
but already tired of trying to tell Portland art collectors how
important and influential "primitive" pieces are; he's decided
to simply show them.
"Picasso said, 'African art has never been excelled, " Atwood
says. "It's timeless "
Seeing things this way, it's impossible to escape the
intertwining influences of great art. You can see it in an 19th
- century Baule mask from the Ivory Coast which inspired
Modigliani's series of stone head sculptures; a Kota reliquary
whose form echoes in, and perhaps inspired the cubist work
of Picasso; and an early 20th-century, curving
wood animal carving from Africa sitting next to a gilded
rococo swirl of wood trim from the 18th-century court of
Louie IV.
Most of Atwood's clients come from a scattered network of
acquisitors from across the United States. They seek him out
not just for his African carvings but also for his freshly
-produced cubist canvases by Russian painter Andrei Noda,
now in residence on the Oregon coast. As it happens,
they're perfect foils for each other.

НЕОЖИДАННЫЙ НОДА - статья Баян Барманкуловой

Андрей  Нода учился быть поваром (школа), электромонтером (завод), радиотелеграфистом (армия).  Занимался классической борьбой, плаванием, стрельбой из пистолета, спортивным ориентированием. И в перерывах между этими занятиями немного рисовал. Последнее победило.  Став студентом художественного вуза,  среди прочего написал “Флейтиста” (1986), который дал ему возможность почувствовать себя художником. С тех пор он – живописец, график, фотограф, создатель оригинальных артефактов.

Прыжок  Андрея Ноды

Андрея  Ноду я знаю уж больше двадцати лет, однако, не перестаю удивляться поворотам его живописной манеры. Художник непринужденно меняет язык изображения в зависимости от момента, ситуации, умонастроения и даже смены погоды за высокими окнами его талгарской мастерской. В  двухтысячном художник,  в поисках уединения,  из шума городского перебрался в тишину дачного поселка. Да не тут-то было. Друзья и поклонники ручейками стекаются к не случившейся пустоши отшельника, то ли отвлекая, то ли насыщая его жизнь досужими, а может быть, и очень важными разговорами.

В начале февраля вновь я посетила гостеприимный дом художника, уютно расположенный между рекой и горой. После длинной дороги меня угостили вкусным чаем, усадили в кресло, и хозяин  поочередно стал показывать картины, созданные в течение 2009 года. Сначала – оптимистичный яркий и звучный “Цветной натюрморт”, с красно-белой столешницей, на которой уверенно разместились копченая рыба, красочная бутылка и ваза с летящими шариками цветов. Сразу поднялось настроение. Следом появилась пара полотен с излюбленными художником головастыми персонажами. Как всегда, они одновременно узнаваемы и неожиданны, благодаря контрастам и нюансам подвижной мозаики красок, тождественной душевным многосложным состояниям. Меня, конечно же, порадовали эти “Лицо 158”  и “Лицо 161” – столько на сегодняшний день художник нашел вариантов цветового говорения о человеке.

Затем удивительным калейдоскопом стали сменять друг друга элегантная “Ваза с первоцветом” и сказочный серебристый “Город-остров”, очаровательная заманчивая “Дача” и магнетический  “Орешник”, с плотным и вкусным солнечным светом между тонкими стволами. Вскоре встал передо мной таинственный “Рабочий день”, в серебристой гамме которого неожиданно возник большой розовый эллипс – словно солнечный гигантский блик или летающее блюдце нежно опустилось на крышу дома. А Детали, подробности форм и яркость красок постепенно исчезают.  Остаются силуэты и большие массивы цвета: сумеречно охристая земля, танцующие стволы под тяжелой массой темнеющей листвы, легкие зелено-голубые и снежные бесконечные склоны, черные контуры вершин. Из всего этого возникает стремительный ритм линий и цветовых пятен – звучит услышанная мелодия земли, возможно, даже  угаданная музыка космических сфер.  Ей внимает одинокая женщина в светлых одеждах, в которых отозвались цвета небес. вот “Силуэты” с   надвигающимся вечером. 

Холст “Курты”  просто потряс. Поразительно, столь мощный образ рожден не встречей, например, с великолепным Руанским собором,  а видом вполне обычной для Казахстана местности. Надо отметить, что Андрей Нода любит, в сопровождении своей жены и художницы Натальи Литвиновой и сына Васеньки, своим ходом перемещаться из Алматы в Караганду, где он прожил после окончания театрально-художественного института более десяти лет. По дороге они увлеченно исследуют все особенности ландшафта, сверяясь с подробными картами и расспрашивая старожилов. И знают эту часть нашей страны очень даже хорошо. Позже наиболее полюбившееся каждый из них запечатлевает в своих полотнах. По разному, разумеется. Итак, Курты. Четверть века назад я там бывала, и ничто, кроме единственной улицы посреди поселения, меня, тогдашнюю столичную горожанку, не поразило.  Тем более удивил  образ, созданный Андреем. Словно определяя центр мироздания,  ярко белеют три сельских дома внутри розовеющей вечерней степи, что расположилась за багровой дорогой-рекой, окаймленной у нижнего края голубыми валунами и хрупкими деревцами. Композиция развивается не столько в глубину, сколько снизу вверх. И в этом рывке от густого нижнего красного слоя к розовому пастозному  верху есть ощущение полета сквозь пространство и время. При этом гармония бытия человека и природы предполагаются неизменными. Как просто и сильно художник, обобщая цветовые характеристики, материализовал свои ощущения, возникшие во время очередного семейного путешествия.

После “Курты”, казалось, ничто не может  удивить и порадовать меня. Однако художник поставил на мольберт последнюю для просмотра  работу. И тут, не успев понять, что к чему, я снова вскрикнула от полноты чувств: великолепный цвет царил в пространстве холста, будто красный, как марсельеза, здесь догорал закат. Он затронул стену деревенского дома, за которым легли решительные полосы белого снега и густо-синего неба, видимого сквозь рисунок ветвей – просто таки великолепная финифть.  Художник говорит, что хотел бы создавать абстрактную живопись, но пока энергия натурных впечатлений требует хотя бы незначительного присутствия примет реального мира, пусть и преображенного художественным видением живописца.   Стихия Сияющий красный покров не однороден: по нему скользят тени, сообщая о живых неровностях почвы, сверкает что-то золотистое и голубое. Это отголоски небес дают знать о себе.

  Столь замечательная картина  называется  совсем не эффектно  – “Окраина 12”.  Число сообщает  не столько о количестве окраин, которые видел художник, сколько  об особенностях взгляда на  одну и ту же.  Пожалуй, это счастье жить на краю ойкумены! Даже если она расположена недалеко от Алматы, рядом с вечно и весело шумящей рекой Талгар. В этой композиции замечательно соединились натура и абстракция.  чистого цвета и абстрактная композиция пока впереди, но не горами – ведь  Андрей Нода всегда готов совершить прыжок в еще неизведанное  им пространство. Впрочем, меня как раз устраивает эстетика сосуществования в его полотнах поэзии конкретного и философии абстрактного.

Увиденные полотна в который раз убеждают, что кисти и краски  в руках талантливого художника способны улавливать бесконечное разнообразие душевных  откликов  на красоту  мира,  расположенного прямо под рукой или в глубине воображения.

Баян Барманкулова